<<<Двор замка<

Нава по природе своей был задиристой поганью с манией величия.
Но при его весе это были уже не его проблемы.
Это были семь с половиной центнеров живого веса. Семь с половиной центнеров мании величия в сочетании со щенячьей задирисостью и истинно кошачьей уверенностью в том, что весь мир принадлежит ему. А сам он принадлежит Мишель. Таким образом, Мишель в его глазах была владычицей всего мира.
Он разбился бы в лепёшку, если бы она приказала. Как ни парадоксально это звучит, невидмая со стороны степень его покорности хозяйки была так велика, что он бы убил её, если бы она приказала. Ну, покалечил бы точно.
У Навы полностью отсутствовали стыд и совесть, однако он не чувствовал себя ущербным.
И вот теперь представьте, что жеребец с таким набором физических и моральных качеств ищет, с кем бы подраться.
К чести Навы следует сказать - искал он недолго. Он хорошо знал, что на каждой конюшне всенепремено есть собака. Там может не быть ни одной лошади, но собака будет обязательно. Шавка на конюшне - явение в сотню раз обязательнее, чем лошадь.
Местный замковый кобель остался ещё с тех пор, когда на конюшне было, кого стеречь. Нава даже затрясся от восторга, увидев эту нехилую тушу ростом с пони. О таком восхитительном противнике он и не помышлял!
Но вот беда, кобель был совершенно аппатичен. Он никак не ждал ничего дурного от коня, которого следовало охранять. И тем более не ожидал от коня нападения.
Однако Наве было глубоко фиолетово, чего от него ждали, а чего нет. Придя к выводу, что нападать на него не хотя, он подошёл и вмазал псу в бок.
Бедное животное обалдело так, что даже забыло пустить в ход зубы. За что?! Ведь он ничего не сделал этому коню! А конь, не теряя времени даром, занёс ногу для второго пинка. Пёс взвизнул и бросился на него. С ловкостью танцора Нава увернулся от здоровенных клыков. Пёс бросился снова, но что-то удержало его и отбросило назад. Цепь! Волкодав сидел на массивной цепи с запаянными звеньями.
Нава был не таков, чтобы пользоваться преимуществом. Или же ему хотелось вдоволь повеселиться. Тяжёлые копыта поднялись и опустились, но не на голову собаки, а на цепь, и подковы расплющили несколько звеньев. Тогда конь победно заржал в первый раз.
Пёс рванулся вперёд, горя желанием отомстить обидчику, и раслющенные звенья не выдержали. Конюх, выбежавший на шум, с ужасом увидел, как рвётся цепь и собака бросается на коня...
Но конь отнюдь не был шит лыком. Он не убегал - он уворачивался, отбивал ногами и танцевал при этом так, будто стоял на столе после восьмой кружки тёмного пива.
Через какое-то время, особенно удачно засветив своему врагу на глазах у не смеющей вмешаться изумлённой публики, Нава снова заржал в приступе безудержного восторга. Для драчливого коня это действительно был редкий кайф.
Почти сразу после такого бурного изъявления своих чувств у конюшни возник Мишель, и конь моментально понял, что дальше кина не будет. Кончилась Масленица. И точно: рявкнув "Что встали, бездельники?!", молодой человек ринулся в бой.
Но вот странность: обычная ловкость, с которой он всегда без особенных затруднений расправлялся с собаками в рукопашном бою, куда-то подевалась. Да ещё Мишелю непонятно зачем приспичило схватить пса за ошейник. Учитывая, что собачка по росту мало отличалась от человека, это был рискованный финт. Риск оказался неоправданным: схватить пса Мишелю не удалось, зато пёс вцепился своими жутковатыми челюстями ему в предплечье чуть ниже локтя.
И вот тут всю неулюжесть молодого человека в кулачном бою как рукой сняло: одним движением, с силой, которую трудно было заподозрить человеке не слишком крепкого телосложения, он повалил пса на землю и уселся сверху. Потом, не чувствуя боли, надовил на горло пса и прижимал до тех пор, пока тело не расслабилось. Тогда, высвободив руку из его зубов, Мишель вскочил на ноги.
Пёс не был мёртв, только оглушён. Он встал и тихо попятился, продолжая скалить зубы в сторону Навы. Продолжать бой с превосходящими силами ему не хотелось.
Мишель сунул руку под одежду.
- А теперь вы мне ответите, шалопаи, какого чёрта эта псина бросается на моего коня!
Ответить никто не мог - свидетелей того, как Нава нарывался на драку, не было.